Клиентам

К истории меланхолии. Всегда ли была депрессия?

Историю меланхолии можно изучать различным образом, можно изучать изменчивость понятия термина «меланхолия», можно изучать её как некую нозологическую единицу, как это делают психологи и психиатры в предисловиях к своим трудам, но можно пойти и другим путем – путём изучения истории меланхолии как чувства, ведь чувства тоже имеют историю, но об этом подробнее дальше. А сейчас я хочу обратится к истории истории.
До ХХ века история была наукой, описывающей грандиозные события. Это была наука, которая должна была создать национальные мифы, эпосы народов, она была по словам Люсьена Февра «аристократкой по рождению», она мало знала о «неясных движениях безымянных человеческих масс, обреченных, образно выражаясь, на черную работу истории». Люсьен Февр вместе с Марком Блоком обращают взгляд на другое. Для них история перестала быть лишь описанием прошлого грандиозных событий и великих личностей. Они поставили в центр исторического изучения человека как части массового сознания, представителя определенных интеллектуальных традиций, как части сообщества с определенными правилами, идеалами, нормами и моралью, которые формируют разного рода реакции, в том числе и эмоции.
Не все были согласны с тем, что у эмоций есть история. Так появились два фундаментально противоречащих течения – универсализм и конструктивизм.
Именно эта бинарная оппозиция, структурирует изучения всех эмоций. Ян Плампер пишет: её противоречие в том, что-либо эмоции сконструированы исторически, культурно зависимы, анти-эссенциалистские, анти-детерминистские, культурно релятивистские. Либо, как альтернатива, эмоции пан-культурны, генетически запрограммированы, неизменны, наделены биологической основой. Эта бинарная оппозиция имеет долгую историю. Она является частью даже большей бинарной оппозиции: природа vs культура.
Даже поверхностного взгляда достаточно, чтобы увидеть, что эмоции и чувства разных времен специфичны, хотя и недостаточно для того, чтобы увидеть их как чистых конструкт. Некоторые эмоции были утеряны, например, акедия – грех уныния, который захватывал монахов, сопровождался лихорадкой, болью в конечностях и нежеланием молиться, это состояние приписывали козням Дьявола. Крайне редко сегодня люди переживают тоску, депрессию или депрессивность подобным образом.
Один из подходов к изучению истории чувств и эмоций базируется на концепте «эмоциональных сообществ» медиевистки Барбары Розенвайн. Она определяет его как «те же социальные общности – семьи, соседства, гильдии» и вышеупомянутые монастыри. Предполагается, что эти сообщества различным образом оценивают эмоции, обозначают их, разные типы эмоциональных выражений в различных сообществах поощряются и ожидают.
Другой инструментарий предложил историк Уильям Редди. В 1997 он предложил концепт «эмотивов», чтобы показать, как эмоционально обозначенное высказывание действительно может повлиять на субъективно переживаемое чувство. Редди перенес бинарную оппозицию универсализма – социального конструктивизма на теорию речевого акта Джона Остина, связывая «констативы» с универсализмом, а «перформативы» с социальным конструктивизмом. Другим ключевым понятием у Редди является концепт «эмоционального режима», который он обозначает как «Набор нормативных эмоций и официальных ритуалов, практик, а также «эмотивов», которые их выражают и прививают.»

Раймонд Вильямс оперирует понятием «структура чувств», «культура, – пишет он, –распространяется на все в нашей жизни: наши чувства, впечатления и восприятие», структура чувств – это социальный опыт, который лишь кажется индивидуальным и личным, но на деле имеет определенные общие свойства, это своего рода эмоциональная система норм, они усваиваются личностью и используются при толковании окружающего и внутреннего мира. Можно сказать, что мы обречены чувствовать определенным образом до того, как появится причина этого переживания. Будучи сконструированной, структура чувств получает имя, превращается в понятие и начинает влиять на состояние человека.
Стоит отметить, что разные подходы не противоречат друг другу, хотя и не дополняют. Они скорее смотрят даже на несколько отличное. И в этом ключе вполне можно создать психоаналитически ориентированную историю эмоций, хотя сами эмоции психоанализ рассматривает как эпифеномен. История самого психоанализа показывает, что одни явления, например истерия, меняют свои проявления в зависимости от эпохи.
В основу психоаналитического подхода к изучению истории эмоций можно взять метапсихолгию как часть бинарной оппозиции, отвечающей за наблюдаемую универсальность аффективной жизни. Метапсихология позволит сохранять объект исследования, при этом оставляя возможность анализировать эволюцию проявлений эмоций, которая вероятно поддается социально-конструктивистскому исследованию.
Как пример потенциала такого подхода к изучению меланхолии, можно привести недостатки блестящей работы Карин Юханисон «История меланхолии». Эта работа имеет крайне размытый объект исследования и метапсихологический анализ мог бы держать исследуемое в единстве.
Теперь перейдем непосредственно к истории меланхолии. Начнем с вопроса: что такое меланхолия?
Меланхолия – это обладание лишенностью, это чувство утраты чего-то непонятного и трудно выразимого. Печаль, границы которой размыты, язык и предмет не определен.
Юханисон рассматривает меланхолию на примере трех исторических форм.
Первая форма – это «Черная меланхолия», название которой связанно с гуморальной теорией, представляющей меланхолию нарушением баланса черной желчи в организме. При этом, как предположил Мишель Фуко, желчь не бывает черного цвета, не черная желчь приводила к помрачению чувств, а наоборот, темным чувствам требовалось объяснение на физическом уровне. Ужас и отчаянье, характерные для структуры чувства меланхолии того времени, словно переполняли человека черным цветом.
Для Аристотеля меланхолия открывала прозорливость, поэтому он связывал ее с величием духа. Платон связывал меланхолию со священным безумием, божественным вдохновением, которые возносят то во мрак, то к свету. В эпоху Ренессанса меланхолик считался самым интеллектуальным типом человека, меланхолия не только обедняла жизнь, порой она ее и обогащала, меланхолия заставляла думать о жизни, смерти, меланхолия стала спутником творческих свершений, ее окрестили щедрой. При этом в фундаментальной работе своего времени «Анатомия меланхолии» Роберт Бёртон под одним термином объединяет разные с современной точки зрения феномены, от психотических состояний, когда меланхолик считает себя хрустальным человеком либо волком (меланхолия зоонтропия), до нормальной скорби и большого депрессивного расстройства. Но всегда подчеркивалась амбивалентность меланхолии, ее духовное созидательное начало и животная, разрушительная страсть.
Вторая форма – это серая меланхолия, характерная для 18-19 века. Меланхолия была поднята на знамена романтиков, само понятие «меланхолия генероса» стало основным: романтики описывали меланхолию как метание души, которое привлекательней нормального покоя. Меланхолия была признаком социального статуса, бунтующего против обыденности.
В некоторой степени она стала формой жизненного удобства. Постепенно в поле зрения попали другие состояния, которые уже меньше связывали меланхолию с творчеством.
Меланхолия становится неспособностью к действию. Специфическим вариантом этого состояния является восточноевропейская тоска.
Так в работе о Пушкине Набоков пишет: «Ни одно английское существительное не передает всех оттенков этого слова. На самом глубоком и мучительном уровне это чувство сильнейшего душевного страдания, часто не имеющее объяснимой причины. В менее тяжелых вариантах оно может быть ноющей душевной болью, стремлением непонятно к чему, болезненным томлением, смутным беспокойством, терзанием ума, неясной тягой. В конкретных случаях оно означает стремление к кому-то или чему-то, ностальгию, любовные страдания. На низшем уровне — уныние, скуку».
Карин Юханисон пишет, что к 19 веку чередование маниакальности и депрессивности уступает спокойной меланхолии, этого требовали новые рациональные идеалы — меланхоличность фланеров становится даже стилем жизни. «Анестезия долороза» и «психастения» становятся звездами на небесах медицины того времени.
Третья форма меланхолии – белая меланхолия, она проявляется в форме депрессии, депрессивности, маниакально-депрессивного расстройства. Она потеряла былой окрас социального престижа, ее характерной чертой стало описание внутренней пустоты. Разочарование описывается как атрибут депрессивной личности.

Депрессия воспринимается как нарушение, лишенное экзистенциального смысла, лишена она и многогранности старой меланхолии: депрессия скрывается, в отличии от более социальной меланхолии. Но главное в описании депрессии – это акценты на поведенческих аспектах, а не чувствах.
Самые передовые теории депрессии парадоксально похожи на первые: меланхолия стала вновь считаться нарушением баланса в организме, но уже не черной желчи, а гормонов и нейромедиаторов. Но может не зря психоанализ расположил тело в душе, а не душу в теле?